Рыба — хлеб рыбака.

У рыбака всегда самая лучшая рыба.

Рыба, рыба, рыба-би-ба-ба.

Деревянная лачуга в 30-ти метрах от морской линии, обдуваемая морскими ветрами и отмеченная, слава боженьке, пока что только одной звездой. Белые скатерти, довольно низкий потолок, пахнет, конечно, морем. А теплым летним вечером пахнет круглый год. Рыбой не пахнет.

И почему-то сразу без прелюдий, хочется сесть и сидеть здесь до рассвета. До первых петухов, первых чаек, первых бакланов, первого всего. Потому что даже когда тебе 160 лет, всегда есть шанс на самое первое. А также второе, третье и снова первое, повторить вместо десерта.

И чтобы…, когда на La Pinetу опустится черная тосканская ночь, взять и скинуть босоножку цвета фуксии, которую не щадя себя шили Дольче с Габбаною, и прям из стен ресторана (которые местами вообще даже не стены, а перегородки из ротанга) ступить босой ногою на тосканский песок, еще теплый от дневного щедрого солнца. И хотя песок этот днем имеет довольно противный серый цвет, ночью морскою меняет оттенок на драматичный титановый. А если повезет с луной, то вот вам и Айвазовский, и Микеланджело, и дышать полной грудью йодом и шелковым ветром, и не надо ехать в Индию мыть полы в ашрамах, чтобы начать источать внутренний свет! Отвлеклась…

И, значит, хочется выйти и лечь своими белыми шортами и голыми плечами на титановый теплый песок, смотреть на млечный путь, лунную дорогу, вздыхать довольно громко от удовольствия, и вообще — прямо сейчас можно взять и умереть. Как же хо-ро-шо. От этого всего и этой рыбы. Рыбы, рыбы, рыбы. Рыбы-бы-бы-бы-бы. Отвлеклась…

Шеф Лучано Дзадзерри/Luciano Zazerri — рыбак в третьем, если не ошибаюсь, поколении. 30 лет рыбачил и готовил уловы свои для близких и друзей.

И так у него это хорошо получалось, что стали близкие и друзья донимать Лучано:

— Ну, что же ты, Лучано — говорили они. — Нехорошо это, Лучано, нехорошо… Нельзя оставаться тайною для всего человечества, необходимо дать знать.

И Лучано дал.

Совершенно точно, на тосканском побережье лучше с рыбой никто не обходится. Нет лучших крудо, нет лучших всего, что живет в море, может быть приготовлено и уничтожено людьми соображающими.

Сам Шеф тоже прекрасен, уютен, галантен, говорит тихо, руки красивые и такая ухоженная борода, боже мой! Хочется, чтобы он был моим дедушкой. Хочется его обнять, чтобы борода щекотала щеку и нос. Чтобы он уходил на рыбалку рано утром, а на обед мы бы с ним ели жареную рыбу на террасе прям из сковородки. Я бы такая в ситцевом платье, а он бы с голым торсом, загорелый и в добрых морщинках. И чтобы ветер смешно поднимал вверх его волосы, а я бы ловила со стола белые бумажные салфетки. Вот опять я это…

Вместе с шефом на кухне машет японскими ножами настоящий японец, который молча разделывает 30-килограммового тунца за 30 секунд. Ну, или 32 секунды, если японца отвлечь песней там или танцем, что часто случается на итальянских кухнях.

В кондитерском уголке супружница сумасшедшего японца рожает детей от итальянцев — десерты деликатные, как гейша, но все же с итальянским характером. Отсюда яблочные “компоты” в желе и совершенно ненормальный мильфей.

Тем не менее, мы на десерты взяли крудо. Два раза.

Рекомендаций по меню нет, брать всё.